«Смоленск — город на дороге истории» от автора GEO

«Еще когда я училась на искусствоведческом факультете Академии Художеств в Петербурге, обнаружила, что обыденная культура общества может быть куда красноречивей, чем шедевры искусства. Чудеса цивилизации мне интересны, пожалуй, больше, чем чудеса природы. Читать, как книгу, здание или город – занятие увлекательное и даже захватывающее. То, как устроена среда человеческого обитания, говорит о людях больше, чем любые их словесные заявления. Больше чем философия, которую они себе сочинили; больше, чем религия, которой они придерживаются. Я – читатель городов, и непрочитанных еще, к счастью, на мою жизнь хватит». — так пишет о себе Анна Чайковская — автор журнала GEO и  этой интереснейшей авторской статьи. Приятного чтения!

Смоленск-город на дороге истории

Не так уж много современных городов могут похвастаться тем, что упомянуты на самых первых страницах «Повести временных лет». Той самой, где сказано, откуда пошла русская земля и кто в Киеве стал первым княжить. Вот они, по порядку: Киев — мать городов русских. Корсунь, куда, если верить «Повести», приходил апостол Андрей. Новгород, где «моются и хлещутся» в банях. И Смоленск.

В XII веке у Смоленска были все шансы стать тем, чем в итоге стала Москва. В городе жили 30 тысяч человек — в тогдашней Флоренции всего двадцать. Великий Новгород — не намного крупнее. Каменных храмов в Смоленске строилось больше, чем в любом другом городе Руси. Сохранилось три: церковь Михаила Архангела (Свирская), церковь Петра и Павла на Городянке и церковь Иоанна Богослова. Смоляне торговали с Ригой, с «немецким берегом». Стало быть, были грамотные и неленивые. Жить собирались крепко, строили основательно. Были известны миру. Еще в середине Х века византийский император Константин Багрянородный, составляя наставление сыну-наследнику «Об управлении империей», упоминал Смоленск, называя его Милиниска. В то время ни одна из дошедших до нас смоленских церквей еще не построена, да и великий князь Киевский Владимир Святославич еще не принял христианство, пусто на берегу Москвы-реки, только-только затевает Священную Римскую империю Оттон I. Войти в византийскую литературу — впечатляющее начало для городской карьеры!

Мост не пережил войну — он был взорван в 1941 году при отступлении советских войск

Политические амбиции средневекового Смоленска были тоже куда как серьезны. До битвы на Калке смоленские князья не раз княжили и в Киеве, а бывало, владели сразу и Киевом, и Новгородом, и Галичем. «Великий город с областной судьбой» — это не про Смоленск?

Обидно мало сохранилось от той эпохи. Три церкви, полтора десятка фундаментов. Это остатки того, что строилось на века, что должно было противостоять времени — и не смогло. Что ж говорить о вещах более хрупких, о том, что держали в руках, во что одевались, из чего ели-пили. О чем судачили, чему удивлялись, над чем смеялись… О чем говорили средневековые смоляне, уже не узнать, но и кроме вечного — погода, дом, хозяйство — должны были быть у них и иные темы для разговоров: торговые люди — любознательные.

Наверняка говорили про Ригу и немцев, про Константина Багрянородного и греков, про веру христианскую, про технологию строительства столпообразных храмов, принесенную мастерами из Полоцка. Может, кто-то что-то и записывал, или собирался, или мог записать… В 12

Успенский собор и Фроловские ворота сохранились без изменений. В надвратной церкви Богоматери сейчас православная гимназия

30 году случилось землетрясение, затем два года  — мор, когда счет мертвецам шел на тысячи. И сразу вслед за тем, в 1232 году, полоцкий князь Святослав Мстиславич штурмом взял Смоленск. Резня, убийства, гибель многих сопротивлявшихся горожан. Голод и мор — дело обычное, особых описаний от летописцев не заслужившее, а вот о делах политических кое-что в текстах осталось.

Хроника Быховца, литовско-белорусская летопись, сообщает: «В ту же зиму князь Святослав Смоленский вступил в соглашение с князем Андреем Полоцким. Он пошел в Литву, а князь Святослав — к Орше, и много зла причинили христианам, поступая не по-человечески и не по-христиански: мучили христиан, собирая запирали в избах и зажигали, а иных хватали, и, приподняв большие хоромы, клали пленных под стены головами и зажимали, а о иных различных нехристианских муках из-за великого страха не пишу: ни Антиох Ассирийский, ни Юлиан Отступник так народ не мучили».

Так оборвался первый взлет Смоленска. Тот, кто не погиб во время землетрясения, не умер от голода и мора, не был зарублен воинами Святослава, встретил новую напасть — на Русь шли монголы. И хотя сам город почти не пострадал, прежним Смоленск уже никогда не станет.

Таких «Атлантид», пропавших миров, в мировой истории — полным-полно. Было, да пропало. Могло бы стать, да не осуществилось. А то, что состоялось, не нашло себе описателя, своего Тацита или Светония. Злодей Святослав Мстиславич и противостояние ему горожан  — сюжет для Шекспира или для того безымянного хрониста, у которого смоленский Шекспир мог бы взять эту историю. Но, видно, тот, кто мог бы сложить песню, там же и пал со стрелой в груди.

Губернаторский пролом и крепостная стена (1914 год)

Весь домонгольский Смоленск — что град Китеж: поди, угадай, каким он был, по трем сохранившимся зданиям. А какими были люди — и вовсе не представить. Вот Климент Смолятич, первый русский богослов, — не из Смоленска ли родом? Может, да, а может, и нет. Темна вода, и письмена молчат.

Второй несуществующий сейчас Смоленск — литовский. Князю Витовту на рубеже XIV—XV веков удалось включить город в состав Великого княжества литовского. В том хитросплетении войн, внутренних раздоров, внезапных союзов и неожиданных предательств разобраться нелегко, и людям того времени сделать это было уж точно не легче, чем нам сейчас.

Но вот в 1502 году Дмитрий Жилка, сын московского князя Ивана III, «землю Литовскую повоева и поплени, а града Смоленска не взял, понеже крепок бе». В реплике с московской стороны чувствуется желание оправдаться: не смогли взять — «крепок». В описании тех же событий с противоположной, смоленской, стороны звучит явная гордость: «…москвичи… город Смоленск, мало не весь пушками обложивши, и день и ночь беспрестанно его добывали… невымовыя штурмы на него чинили». А не взяли! Еще трижды ходили московские войска под Смоленск. Сдался литовский гарнизон Смоленска в 1514 году, причем последнего литовского воеводу Юрия Сологуба великий князь Василий III благородно отпустил на родину, где тот был немедленно казнен за сдачу крепости.

Здание губернской управы сохранилось, сегодня там заседает городской Совет. Через пролом раньше проходила Ильинская улица, которая теперь носит имя Октябрьской революции

Есть ли сейчас в городе память об этом, нероссийском, литовском Смоленске? Чувствуется ли что-то европейское в узких уличках, в их поворотах?

А память о польском Смоленске? Присоединение Смоленской земли к Речи Посполитой произошло в 1618 году после череды потрясений Смутного времени — событий, в которых город принимал самое непосредственное участие. В качестве польского города Смоленск начал жить по Магдебургскому праву — с выборным магистратом, ремесленными цехами. Оставался русским по языку и православным по вере, но юридически принадлежал католической Польше.

Так бывает. Мысль о национальном государстве, о том, что границы страны должны совпадать с границами этническими, — изобретение XIX века, и переносить его на времена более ранние некорректно. Впрочем, третий град Китеж, польский Смоленск, просуществовал недолго. По итогам Андрусовского перемирия 1667 года Смоленск с окрестностями вошел в состав Русского царства. Магдебургское же право отменил в 1831 году император Николай Первый.

Земля Смоленская, так блестяще начавшая свою историю, может, и могла бы вырасти в самостоятельную силу, да вот не сложилось. В третий раз град Китеж ушел под воду. А как хорошо звучало, на равных: Московия, Польша, Смоленщина.

Большая Благовещенская улица на дореволюционной открытке

Вот этим словом — «Смоленщина» — вошел город в русскую поэзию, теперь уже навсегда. Строчкой про Алешу, дороги и усталых женщин с кринками молока. История — это не то, что было, а то, о чем рассказано. Упоминание в таких стихах — пропуск в вечность. Иные сражения забудутся, свершения в памяти потомков поблекнут. Дороги Смоленщины — никогда.

Смоленск вечно на дороге. Поляки, французы, немцы шли с запада на восток. И неизменно попадали сюда, под смоленские крепостные стены. И так же неизменно город являл чудеса доблести и мужества и покрывал себя воинской славой. Стоп, а почему сразу вспоминается именно это: крепостная стена, о сады и войны?

Стена — замечательна, что и говорить. Борис Годунов назвал ее «ожерельем всея Руси Православной»; журналисты и турагентства так с тех пор и повторяют его слова, не всегда указывая авторство. Стену в шесть с лишним километров длиной, с тридцатью восемью (первоначально) башнями выстроил Федор Савельевич Конь, один из очень немногих архитекторов тех времен, кого мы знаем по имени, строитель Белого города Москвы.

Теперь это Большая Советская

Сейчас к юбилею города кроме акций материальных — стена, кажется, дождалась ремонта — придумана затея чисто интеллектуальная: к 1150-летию Смоленска — 1150 вопросов про Смоленск. Под номером 866 значится: «Кто первым предложил разобрать крепостную стену для удешевления каменного строительства в Смоленске?» Оказывается, такое предложение прозвучало в середине XVIII века в докладе «О пользах и нуждах Смоленской губернии», составленном смоленским губернатором Козловским Екатерине II. Императрица инициативу не поддержала. Задумаешься, почему: жадность ли, лень или понимание исторической ценности?

Войн город знал очень много, может быть, больше, чем любые другие русские города. И на гербе его недвусмысленный символ — пушка. Но начинался он под знаком мирной дороги: что «из варяг в греки», с Варяжского до Черного моря, что в «болгары», в Хвалынское море, в Великий Новгород — все пути вели через Смоленск. Он и Смоленск-то, скорее всего, потому, что здесь смолили лодки после волока, перед тем как продолжать путь по Днепру.

Никольские ворота на фотографии Прокудина-Горского

Николай Рерих главного смоленского святого, Меркурия, изобразил идущим по дороге. Сам Меркурий для начала тоже в Смоленск пришел, причем издалека, из Моравии, — наниматься на службу к смоленскому князю. Воинский подвиг ждать себя не заставил: к городу подошли монголы, и Меркурий ночью в одиночку отправился биться со всем войском. Нанес существенный урон, но сам был обезглавлен. Так, с отрубленной головой в руках, пришел он утром к городским воротам. На картине у Рериха — именно эта сцена, а «Слово о Меркурии Смоленском» добавляет жанровую деталь, как у Веронезе, где в центре композиции Христос претворяет воду в вино, а под столом кошка играет с косточкой: «И когда дошел он до Мологинских ворот, вышла какая-то девушка по воду и, видя святого, идущего без головы, стала святого грубо бранить. Он же лег возле этих ворот и достойно отдал душу свою господу, конь же в мгновенье исчез от него».

Современные смоляне поставили на месте гибели святого этакое мемориальное сооружение… как если бы развитие архитектурного дела с XIII века двинулось в обратную сторону. Зато монголы тогда ушли, и в длинном перечне военных противников Смоленска Батый не упоминается.

Интересно, есть ли во французской поэзии что-нибудь про дороги Смоленщины? Армия Наполеона отступала по Старой смоленской дороге, уже разоренной, и было тяжко, и появилась в истории Смоленской земли еще одна героическая страница — про закопанный где-то здесь клад Наполеона.

Трамвайные пути были сняты в начале 2000-х. А в башне сегодня работает музей «Смоленский лен»

Но прокладывалась дорога для дел мирных. Везли по ней в XV веке в Литву дочь великого князя Московского Ивана III Елену — замуж за литовского великого князя Александра. Век с небольшим спустя в обратном направлении, в Москву, ехала Марина Мнишек для венчания с новым русским царем Дмитрием Иоанновичем — Лжедмитрием. Кончится все плохо, но «гордая полячка» пока об этом не знает, и темные леса проплывают мимо нее по обе стороны дороги, и ложатся строки в дорожный дневник… Другая дорога, воздушная, обернулась трагедией для Польши и в 2010-м — тоже над Смоленском.

Музей княгини Тенишевой, построенный известной меценаткой и просветительницей, почитательницей народного искусства и ремесла. 1912 годЕдва ли не каждое упоминание о городе в истории оборачивается повествованием про дорогу, по которой идут ли, едут ли, летят ли, но не в Смоленск, а через Смоленск, дальше: Москву завоевывать или Россию-матушку от врагов освобождать, но дальше, дальше, дальше. Как будто город — не место для жизни, а только одна из точек на карте, и дай бог, чтоб не на военной.

Смоленска вовсе нет у Твардовского, главного, что справедливо, смоленского поэта. У него не город  — «смоленская сторона», и Василий Теркин в разговоре с «героем из-под Тамбова» перечисляет не городские (цивилизационные), а деревенские, природные приметы род«полянки, и пригорки, И козявки, и жуки…», упоминается с трудом представимая современным городским жителем «борозденка под межой». А под конец вынимается главный козырь:

«Не кичусь родным я краем,

Но пройди весь белый свет

— Кто в рожки тебе сыграет

 Так, как наш смоленский дед».

Музей княгини Тенишевой «Русская Старина». В 1912 году

Да, Твардовский — гениальный солдатский, деревенский поэт. И Смоленщина была тогда крестьянская, да и вся советская Россия. Впрочем, и во всей отечественной литературе города страны представлены небогато.

Главная художественная ценность Смоленской земли, кроме тех трех домонгольских храмов, — тоже крестьянского, фольклорного духа. Княгиня Тенишева свои села Талашкино и Фленово превратила в центры народной культуры, куда столичные интеллектуалы Бенуа, Рерих, Врубель, Стравинский, Серов, Трубецкой, Дягилев, Шаляпин приезжали, чтобы прикоснуться к самым корням русской культуры. Церковь Святого Духа во Фленове, построенная Сергеем Малютиным, изобретателем русской матрешки, и расписанная Николаем Рерихом, путешественником и мистиком, так и стоит неосвященная — не канонически, говорят, украшена.

Сторонний наблюдатель, уточняя место Смоленска на культурной карте России, неизбежно рано или поздно заметит, что едва ли не в каждый момент своей тысячелетней истории город выступает не столько как финальная точка, сколько как сама дорога. Путь. Дао.

Здание не пострадало и почти не изменилось

Смоленск всегда — станция, крепость или дорожный пункт на пути к чему-то большему — более ценному, более важному. Так в очаровательном фильме «Отцы и деды» Анатолий Папанов, Луков-дед, спасает от уничтожения старый дом, мотивируя самыми действенными на тот момент доводами: дом выстоял в войну, как заколдованный, однополчане возле него до сих пор собираются, нельзя его ломать поэтому! Это та же мысль: Смоленск есть героический бастион России, дом в Смоленске — память о войне. Все — часть пути, шаг в путешествии, веха в истории.

Так угадывается характер города, где подвиг странничества важнее домашнего уюта. И становится понятнее жертвенный отказ от самостоятельности ради причастности к великому пути. И три смоленских града Китежа, княжеский, литовский и польский, находят себе место на этой бесконечной исторической дороге, начатой ни много ни мало тысячу сто пятьдесят лет тому назад.